КАЧvs

Описание

Дело «Дробыш против Кач»: судья советует Дробышу, как бить музыканта В санкт-петербургском мировом суде продолжается рассмотрение дела по обвинению группы "Кач" в оскорблении продюсера и композитора Виктора Дробыша. Сегодня подсудимый музыкант выступил с открытым публичным заявлением. Публикуем выдержку из официального заявления лидера трэш-шапито "КАЧ" Сергея «Masterboy» Смирнова для СМИ по уголовному делу «Дробыш против КАЧ» (c грамматической правкой). 25 марта 2008 года состоялось очередное заседание мирового суда под председательством судьи Шариковой. Меня обвиняют по статье 130 ч.2 УК РФ в том, что я якобы оскорбил продюсера Дробыша 14 апреля 2007 года, зарифмовав на фестивале «Fuzz» его фамилию со словом «уё*ыш». Что мне грозит? Это мне не интересно, так как виновным я себя не признаю. Но… Всё решено уже без меня. Мои адвокаты уверены в том, что приговор будет обвинительным. Тот адвокат, которого мне назначили на прошлом заседании, разговаривал со мной лишь об одном – надо извиняться! Всю свою линию защиты мне приходится строить самому. В суде не рассматривается даже текст песни трэш-шапито КАЧ «Подвиг», из которого дураку станет понятно, что песня не про «мелкого придворного композитора» Дробыша, а про более крупный собирательный образ «унисексуального фабричного бездаря-пустышки». Им достаточно «стенограммы». Знаки препинания сторона Дробыша в своей стенограмме расставила за меня, тем самым полностью сфабриковав текст в свою пользу. Видимо Дробыш себя считает настолько заоблачной величиной, что я посвящаю его персоне целый трек КАЧ – «Подвиг», хотя в ней он удостоился лишь повторяющегося сэмпла. Процесс закрытый. В зале я с адвокатом и общественным защитником, Дробыш с адвокатом, судья и секретарь. Адвокаты советуют мне вести себя спокойно, не «поддаваться на провокации» и ничему не удивляться. Судья почти всегда, разговаривает со мной на повышенных тонах, всем своим видом показывая, что «всё в деле понятно». Илью Лагутенко открыто называют «наркоманом» и «ну, понятно, в Степанова-Скворцова». На моё замечание, что я всего лишь один раз видел, как Илья пригубил «Баккарди» и «не вздумайте ляпнуть, что Лагутенко – наркоман, в приличном обществе на смех поднимут» - грубое, - наркоманы не пьют! Так как общественный защитник только вчера нашла мне адвоката, то сегодня на повестке слушают Дробыша. Приехал самый занятый в мире потерпевший… Дробыш куражится от души. Травит байки, как он ходит в Белый Дом «по вопросам пиратства» (при этом протокол тут же перестают вести – ведь продюсер рассказывает хохму), жонглирует фамилиями: Лужков, Иванов, Фрадков, затем: Пугачёва, Лепс, семья Высоцкого, Валерия… Легко употребляет слово «шоу-бизнес», «педерасты» и «ё* твою!». Рассказывает про свои авторские отчисления в «сотни тысяч долларов в год». Служители Фемиды слушают его так, как моя бабушка слушала залётного начальника обкома в ДК. Только это не «совок» и не ДК. Протокол ведётся в перерывах между байками Дробыша. С виду всё происходит с юморком, и я, приветливо улыбаясь, впервые за 15 минут пытаюсь вклинить свою секундную шуточку «для поддержания атмосферы», но Дробыш делает жест рукой, и судья грубо осекает меня. По лицам своих адвокатов я понимаю – меня обвиняют в уголовном преступлении, и здесь не до шуток… Вновь начинают вести протокол. Вопросы, ответы, защита… Дробыш, как видно творческая натура, и рамки «придворного московского композитора» ему явно тесны. Уверенный в своей безнаказанности, он продолжает куражиться дальше. По его мнению – переломать мне ноги или отметелить «как Отара Кушанашвили, который потом на коленях просил прощения» для него «самый дешёвый способ», но он хочет «чтоб другим страшно и неповадно было наказать КАЧа именно через суд» и вообще «пора вводить цензуру (!), он (!!!) - за». На эти прямые угрозы в мой адрес судья реагирует так: "Да, вообще надо вводить «тройки» и в соседнюю комнату поставить электрический стул". "Да", - поддакивает наш про